Помню мое самое первое разочарование и шок: в первый же месяц работы я влез в такую историю. Я тогда обслуживал самый центральный район Казани и шел после службы домой. Тогда он еще не был таким фешенебельным, как сейчас. В старых постройках, которыми изобиловал казанский центр, еще жили люди. Это были трущобы, и народ там жил, зачастую, неблагополучный. Было много ранее судимых, алкоголиков и беспризорников. Опером я был «зональным» — занимался оперативным обслуживанием определенного микрорайона. Все мои служебные интересы были сосредоточены на этой территории. И вот, обходя по привычке свою «зону», я увидел, как по двору бежит женщина в халате с криком: «Помогите! Убивают!», а за ней гонится мужик в трико, майке и с топором. Ух ты! Адреналин в кровь! Пистолет мне еще тогда не выдавали, я один, из всего вооружения — только наручники и радиостанция, ну и навыки еще всякие по самбо, которым меня достаточно неплохо обучили в школе милиции.

Пока я осознавал происходящее, женщина споткнулась, упала, а мужик ее догнал. Все происходит в паре метров от меня. Мужик замахивается на нее топором, женщина закрывается руками в последней попытке сохранить жизнь. Дальше мое тело само сработало как-то. Рывок — и в последний момент успеваю схватить убивца за руку. Вырываю топор, захват руки, удар в пах, загиб руки, подсечка — «убивец» нейтрализован, на запястьях наручники.

Сижу на нем сверху, курю. Руки дрожат от волнения. Успокоился, вытащил радиостанцию, вызвал экипаж ППС. Всех увезли в отдел на разбор. Я же пошел домой — гордый собой до невозможности.

На утро я пришел в отдел, мысленно уже дырку проделал в кителе для награды. В отделе меня сразу вызвал к себе начальник уголовного розыска, который тут же спустил меня с небес на землю — даже не на землю, а куда-то под землю. Глубоко под землю. «Долбо*б ты, Хабибрахманов», – сказал он мне, – «у нас и так палок по особо тяжким нет. Не мог подождать, пока он бабу эту по башке шарахнет, а ты бы его тепленьким под белы ручки. Вот тебе и убийство, вот тебе и раскрытие “по горячим следам”. Эх. Иди, работай, чудо в перьях».

Похожих историй было много. Циником стал довольно быстро — научился спокойно относиться к трупам и крови, научился не бояться в момент задержания. Подозреваемых жалел — особенно тех, кого система тянула в тюрьму всеми правдами и неправдами, даже когда это было не нужно. Так и не научился «палить» агентуру, хотя товарищи запросто сливали своих агентов ради «палки» и ради доказательственной базы, делая из них свидетелей и «засвечивая» их в своем сообществе. Но особенно терпеть не мог работать по указке. Это меня и подвело.

Разочаровавшись в работе «на земле», перевелся в более крутое подразделение, в УБОП. Был старшим оперуполномоченным. Думал, там все намного серьезнее. Так, в общем-то, и было. Оргпреступность, воры в законе, криминальные «крыши», разборки со стрельбой, вооруженные задержания, работа под прикрытием, различные специальные оперативно-технические и оперативно-поисковые мероприятия. Было очень интересно. Но на втором году работы понял, что не с оргпреступностью мы бороться должны, а с совершенно конкретными ОПГ, в то время как с другими совершенно конкретными ОПГ бороться мы не должны. Более того — «табу». Ну вот и столкнулся я с некоей группой, к которой я имел очень даже неплохие подходы (мой агент, которого я завербовал еще будучи опером районного ОУР, совершенно случайно в нее вошел). Я занялся разработкой этой самой группы. Старшие товарищи мне намекали очень прозрачно, что нельзя эту группу разрабатывать — якобы уж очень тесные совместные с ней дела имело тогдашнее руководство УБОПа. Но разве ж я послушаю! Я завел дело на эту группу и стал туда складывать всю информацию. И месяца не прошло, как руководство неожиданно забрало у меня все дела на проверку. Все дела вернули через сутки — кроме одного, того самого дела. А оформили все потом, как его утерю. Утерю, конечно же, мной. И отправился я в то самое «народное хозяйство».

Первое время было очень сложно. Работал в службе безопасности одного из казанских казино. Но работа не нравилась. По сути — старший охранник. Тупая работа. Мозг активности требовал. Тут мне и поступило предложение не пойти на работу, а стать соучредителем некой правозащитной организации. Тогда я вообще не осознавал, что значит правозащитная деятельность. Для меня это был какой-то вариант юридической конторы, которая оказывает помощь гражданам. Предложение такое мне пришло от моего одноклассника, Павла Чикова, с которым 10 лет почти за одной партой просидели. Он закончил юрфак и сам стажировался в какой-то из уже работающих НКО. Мне терять было совершенно нечего, а идея показалась вполне интересной, и я согласился. О чем потом никогда не пожалел.

Мы создали организацию под названием «Правозащитный Центр города Казани». Эта организация и ныне активно работает в Казани, хотя ни я, ни Паша Чиков там уже давно не работаем. Я в 2004 году по приглашению Игоря Каляпина перешел на работу в “Комитет против пыток”, а Павел создал и возглавил ассоциацию «Агора».

В КПП я просто кайфую. Это как раз то место, где я могу заниматься ровно тем, чем люблю, и тем, чем умею — расследовать преступления. Каждое нарушение прав человека – это и есть преступление по национальному законодательству. Да, понимаю весь скепсис: нет правильной «ксивы», нет полномочий, нет оружия, нет спецсредств и прочих атрибутов государственной власти, но тем и интереснее. Попробуйте собрать доказательства преступления, попробуйте изобличить виновных, не имея ничего из вышеописанного. Но ничего, научились.

Эту работу мы называем «общественные расследования». Разработчиком методики был Игорь Каляпин. Да, придя на работу в КПП, я тоже внес свою скромную лепту в улучшение методики, да и саму методику более менее прописал и подкорректировал. Были успехи, были ошибки. Возможно, ошибок даже больше. Но все это пошло только на пользу самой работе. Зато сейчас мне не стыдно сказать, что сотрудники Комитета являются уникальными экспертами в этой области.

Есть и еще важные для меня плюсы: у нас в КПП нет понятия «туда не лезьте». Никогда я не слышал от Каляпина: «Тут работать можно, а вот тут нельзя». Единственное правило, которое может накладывать ограничения на работу, — это личная заинтересованность. Это когда сотрудник Комитета имеет какие-то личные или родственные связи с пострадавшими или с подозреваемыми. В этом случае дело передают другому сотруднику. Но это принцип беспристрастности, так и должно быть. Хотя, впрочем, не помню, чтобы это правило применялось: поводов не было.

У Комитета есть миссия. Это факт. А насчет именно меня… Затрудняюсь ответить. Я, начав свою работу в правозащитной организации, очень сильно пересмотрел свои жизненные принципы. Я ведь в эту деятельность пришел ментом. С полным набором ментовских клише, привычек, взглядов и с немалой дозой нравственно-профессиональной деформации. От всего до конца и сейчас избавиться не удалось. Это Каляпин и Дмитриевский — реальные правозащитники, настоящие такие, кондовые. Идеалисты. А я в большей степени просто сотрудник правозащитной организации. Надеюсь, что неплохой. Думаю, что вполне эффективный. Полагаю, что смог сделать много полезного для своей организации в реализации ее миссии. Но не более. Может, конечно, все еще впереди.

Цель Комитета против пыток — создать в России такое общества, такую власть, при которых не будет пыток. Или, по крайней мере, чтобы пытки стали скорее исключением, а не повсеместным явлением, как это в действительности. Пытки — это слабость государства, это бессилие, это признак профессиональной импотенции государственной правоохранительной системы. Это неуважение к собственным гражданам, неуважение к российскому и международному праву. Пытки, зачастую, — это неумение правоохранителей нормально работать. Пытки — это признак неправильного понимания целей правоохранительной деятельности самими правоохранителями, которые обязаны защищать закон. Не отдельно граждан, не отдельно имущество, не отдельно интересы государства и власти, а именно закон, только закон и ничего кроме закона. А уж он детализирует у нас все ценности и принципы, а также объекты, подлежащие защите. И делать это нужно законными методами. Ведь если с преступниками расправляться преступными методами, это не правоохранение, а разборка двух конкурирующих ОПГ между собой.

Сотрудники КПП — это активные представители гражданского общества. И мы, как то самое гражданское общество, делаем все от нас зависящее, чтобы улучшить, усилить наше государство, с одной стороны, и защитить сограждан от произвола власти, с другой. Наверное, в этом и есть наша миссия.